Велокиїв

Открыла для себя нового поэта, спасибо. Цепляет.

Он убегал… в него стреляли люди…
Проваливаясь лапой в рыхлый снег,
Волк твёрдо знал: спасения не будет...
И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК…

А в этот миг за сотни километров,
Был в исполненье смертный приговор…
Девчонка малолетняя там где-то
Уже четвёртый делала аборт…

Малыш кричал! Но крик никто не слушал…
Он звал на помощь: «МАМОЧКА, ПОСТОЙ!
Ты дай мне шанс, чтобы тебе быть нужным!
Дай мне возможность жить! Ведь я живой!»

А волк бежал… собаки глотку рвали…
Кричали люди пьяные в лесу…
Его уже почти совсем догнали…
Волк вскинул морду и смахнул слезу…

Малыш кричал, слезами заливаясь…
Как страшно НЕ РОДИВШИСЬ УМЕРЕТЬ!
И от железки спрятаться пытаясь,
Мечтал в глаза он маме посмотреть…

Вот только «маме» этого не нужно…
Не МОДНО стало, видите ль, рожать…
Она на глупость тратит свою душу…
Своих детей «не в падлу» убивать…

А волк упал без сил… так было надо…
Он от волчицы ВАРВАРОВ увёл…
Одна она с волчатами осталась,
Когда он на себя взял приговор…

Собаки рвали в клочья его тело!
Но только душу волчью не порвать!
Душа его счастливой мчалась в небо!
РАДИ ДЕТЕЙ ЕСТЬ СМЫСЛ УМИРАТЬ!

И кто, скажите, зверь на самом деле?
И почему противен этот век?
А просто ЧЕЛОВЕЧНЕЕ НАС ЗВЕРИ…
И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК!

Я научу тебя скучать по мне!
Понять, что время учит, а не
лечит. И счастье-каждый миг
наедине. И что в разлуке лишь
желанней встреча. Я все
принять смогу и все понять.
Любить и ждать, почти что, не
ревнуя. Ты лишь сумей меня
не потерять. Ведь этому тебя
не научу я...

Сашко Ірванець,

Навіть в дупі має битись серце!

Я верю в красивые души и в искренность глаз...
И в то, что хорошие люди живут среди нас...
И даже когда слишком больно и трудно дышать, я верю в добро, эту веру нельзя разрушить.
Меня предавали и часто бросали в беде...
Я это прошел, а предатели...
Кто они?
Где?
У жизни свой фильтр и отсеет она из судьбы всех тех, кто как будто не слышал сердечной мольбы...
Я верю, что каждый несет с появлением урок, чтоб сделать сильнее, когда в сложный час не помог...
А кто-то приходит, чтоб руку свою нам подать, поставить на ноги, и верить, а не осуждать...
Я верю, что там вдалеке безразличия нет, что в доброй душе улыбается радуги свет...
У этой души и слова, как бесценный родник...
Они разольются и жизнь поменяют за миг...

Твори добро. Нет большей радости.
И жизнью жертвуй, и спеши
Не ради славы или сладостей,
А по велению души.
Когда кипишь судьбой униженный,
Ты от бессилья и стыда,
Не позволяй душе обиженной
Сиюминутного суда.
Постой. Остынь. Проверь, действительно
Все встанет на свои места,
Ты сильный. Сильные не мстительны.
Оружье сильных - доброта.

Андрей Алякин.

Какое красивое слово - "Мужчина"!
Мы любим в нем мужа, и любим в нем сына,
Мы любим вас разных - и слабых, и сильных.
И в чем-то виновных, и в чем-то невинных.

Вы часто, как дети, и часто -повесы,
Вы - просто другие, и тем интересны!
Пытаться менять вас - бессмысленно, глупо,
Принять вас любыми для женщин - наука.

Без вас мы скучаем, без вас очень грустно,
Без вашей любви в женском сердце так пусто.
Мужчины, защитники наши и слава,
Простите за то, что бываем не правы.

За вашу любовь!За терпенье!За силу!
Хочу, чтобы каждый из вас был счастливым!
Пусть меньше для грусти бывают причины,
Какое красивое слово - "Мужчина"!!!!!!

Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное -
в море брошусь,
густое,зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем велено...
Но ведь ты же
сильнее меня,сильней
и уверенней!
Ты сама
готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься
ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла не накопишь
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье -
я прошу,робея,-
помоги мне
в себя поверить,
стань слабее.
(Роберт Рождественский)

Среди немыслимых побед цивилизации
Мы одиноки как карась в канализации.

Гуськов Алексей

Слышал легенду,
Будто когда-то
Эту страну населяли гиганты.
Будто бы жили
Странной судьбою:
Были готовы к работе и к бою,
От недостатка
Хлеба и мяса
Бредили Марксом, Победой и Марсом,
Снежной тайгою,
Арктикой хмурой,
Яркими звёздами над Байконуром,
Пламенем жарким,
Бездной бездонной...
Строили шахты, плотины и домны.
И заблуждались,
И побеждали.
Ждали гостей из немыслимой дали.
Сквозь канонаду
Бойни кровавой
Мчались, чтоб рухнуть в высокие травы,
В снег почерневший,
В воду и в глину...
Алый свой флаг вознесли над Берлином.
Шли от колхозной
Луковой грядки
К Олимпиаде, Афгану, разрядке.
Шли сквозь шаблоны
И трафареты,
Шли, за собой увлекая планету,
Кровью писали
Добрую сказку.
Даже ошибки их были гигантски.
Верили, веру
В сердце лелея,
В непогрешимость речей с Мавзолея,
Знали, что правы
Серп их и молот,
Знали, что мир лишь на время расколот,
Что не навечно
Боль и печали...

Но измельчали. Увы, измельчали...
Их же потомки
Прячутся робко
В затхлой тиши кабинетных коробок,
Мыслят стандартно,
Далью не бредят,
Сводят безжизненно с дебетом кредит,
Мелко мечтают,
Думают редко...
В них ничего не осталось от предков.

Письмо к женщине
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате И что-то резкое В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься, А мой удел - Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском Я был как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь -
Корабль в плачевном состояньи.
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.

Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.

Все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда не резкие.
Самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда не веские.
Самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах - не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
Любимые песни - все хриплым голосом,
все стихи любимые - неизвестные.
Все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
Все важные встречи всегда случайные.
Самые верные подданные - предатели,
весёлые клоуны - все печальные,
а упрямые скептики - все мечтатели.
Если дом уютный - не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
Если с кем связаться - навеки, прочно.
Пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
Да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
То, что самое важное, не забудется,
а гениальные мысли всегда бредовые.
Кто не нужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
Ведь, если настроение не новогоднее,
значит, точно не с теми празднуешь...

ОК Мельникова.

Класс!!!

да, действительно.

Чужая женщина всегда
Красивее твоей.
Её не портят ни еда,
Ни зеркало в фойе.

Её стремишься обаять,
Любить и украшать.
Чужая дама — не твоя,
А значит — хороша.

Твоя — совсем уже не то,
И в жизни и в сети.
Ты покупаешь ей пальто,
Оно не так сидит,

Нелепо сфоткалась, поёт
Противным голоском.
Она твоя — но не твоё…
Не тёлка, а мяскО.

Чужая! Вот где красота,
И грация, и стать,
Свою попробуй воспитай —
Своей такой не стать.

И жалко для нее теперь
И сердца, и руки.
Твоя не нравится тебе…

Но нравится другим.

Наші діти, Маріє, ростуть, ніби трава:
чорні робочі долоні, стрижена голова,
зранку стоять на зупинках, неприкаяні, як пірати –
тимчасова адреса, країна напівжива.

Мають свої страхи, шанують свій закон,
не потребують змін, сміються із заборон.
Які можуть бути зміни в тому, чого не існує,
і які заборони можуть бути під час похорон?

А ось твій, Маріє, син говорить дивні слова,
бачить різні знамення, чинить різні дива,
стверджує нам уперто, що сила в любові,
так ніби саме з любові росте трава.

Говорить, що жодні закони не мають ваги,
що всі наші страхи примарні, наче сніги,
що вороги між нас з’являються лиш по тому,
коли ми самі поводимось, як вороги.

Але ми самі знаємо своїх ворогів.
Знаємо, скільки їх снує вздовж берегів,
скільки їх працює на наших заводах,
скільки їх звертається до наших богів.

Хто їх привів, скажи, на наші поля?
З якого дива їх терпить наша земля?
Чому наші діти, скажи, повинні дивитись
до аусвайсів їхніх – хто вони й звідкіля?

А ось твій син чомусь завжди поміж чужих,
пояснює їм із яких важелів і пружин
складається небо над нами цієї ночі,
виховує їхніх дітей, сміється до їхніх дружин.

Не може, каже, бути чужих там, де така пітьма,
де пів року тривають дощі, а пів року – зима,
чужими нас, каже, робить наша погорда,
вона сама нас знаходить і вбиває сама.

І тому наші діти просять переказати йому:
хай забирається звідси в свою пітьму,
і хай із ним забираються всі ці чужинці,
всі, хто вірить йому невідомо чому.

Хай забирає всі їхні книги, сувої, листи,
хай забирає ромів і виводить їх за мости,
муфтіїв і рабинів, книжників і провидців –
хай виводить звідси, якщо має куди їх вести.

Інакше ми пустимо в небо важкі дими,
спалимо їхні базарні будки й молільні доми,
їхні гіркі синагоги й ламкі мінарети,
всі ті чорні місця, яких не розуміємо ми.

Хай їх виводить і сам забирається теж,
хай не чекає початку нових пожеж,
хай пам’ятає, що всіх, хто залишиться з нами,
ми все одно топитимемо вздовж узбереж.

Хай забирає звідси всіх цих людей,
хай тішить їх якоюсь із власних ідей.
Хай повернеться згодом, щоб врятувати
якщо не нас, то хоча би наших дітей.

Сергій Жадан

І жінка з чорним, як земля, волоссям,
яку я знаю вже стільки років,
живе собі, не переймаючись зовсім,
поміж ранкового світла й вечірніх мороків.

Поміж заліза й гарячого листя,
поміж стін і пташиних криків,
поміж підземних русел, що переплелися,
поміж усіх своїх снів і фріків.

Вона ходить собі на стадіони й ринки,
ховаючи в куртці телефон і флягу.
І я готовий палити сусідські будинки,
щоби вона звернула на мене увагу.

Я готовий позбавити міста керування
і на портвейн перетворювати озерну воду,
лише б вона, згадуючи про моє існування,
писала мені листи про життя і погоду.

Я готовий влаштовувати на її вулиці страйки,
лише б бути ближче до її ніжності й люті
і слухати її постійні байки
про те, з ким вона спить і кого вона любить.

Я вигадаю нові літери та розділові знаки,
я вб’ю всіх старих поетів, які ще щось пишуть,
щоби вона забувала про те, що могла знати,
щоби вона дивилася в темряву й слухала тишу.

Небо за її вікнами буде холодне й зелене.
Дощ буде заливати пам’ять її невичерпну.
Хай забуває про все.
Хай забуває навіть про мене.
Лише про мене хай забуває в останню чергу.

Cергій Жадан

щастя
повертається
разом з посмішкою дитини
яка видужує
і поки що
менша за парасольку
що також
склала крила
й грипує

грипує в кутку дзига
не в силі тупнути ніжкою
щоб розвіяти
свої кольорові
спіднички

з температурою
тридцять сім і вісім
принишкла
вся оселя

і лише
двійко сумних істот
безпорадно снують
по кімнаті

шурхаючи по підлозі
своїми опущеними
крильми

Іван Малкович

Очень нравится это стихотворение листопад

Еще недавно на вершине клена
С другими листьями он дружно шелестел,
Но час пришел, и бывший лист зеленый,
Опору потеряв, с вершины вниз слетел.
Вот он лежит, опору потерявший
Сухой кленовый лист,
В ненастный день опавший,
А лес еще живет – шуршит его листва,
Хоть осень с каждым днем
Берет свои права
И наступает время листопада.
Не сокрушайся, друг!
Смириться с этим надо.
При всем желании судьбу не обвести.
Придет и твой черед, и ты в свой срок увянешь,
При всем старании – природу не обманешь.
Но ты пока живешь! Живи! И шелести!